Мэр добродушно смеется, а рок-звезда подмигивает девушке. Даже консультанты лыбятся.
Алиса, развернувшаяся к однокурснику еще в самом начале, пожимает плечами, но слабо улыбается.
Егор демонстрирует размер рогов, потому что спасенные бараны были горными. Алиса радостно вскидывает голову и просит его прекратить, со смехом и отмахиваясь.
Вот это вот все — улыбки, смех, радость, веселье, блеск в глазах — это все не мне.
Со всеми другими она открытая. Жизнерадостная. Доверчивая.
Эмоции все выдает без стеснения. Без контроля. Без фильтра.
А мне — осуждение, злость, презрение и недовольство.
Потому что заслуживаю. Это мое место, и со всеми другими по жизни меня оно устраивало. Да похуй было, если честно, до такой степени, что не замечал даже раньше.
Выдавливаю из себя слова таким металлом, что фразы буквально позвякивают, когда по комнате разлетаются.
— Я приношу свои извинения, — легкие сдавливает, но я борюсь, — за то, что сказал и что… говорить не собирался. И не имел в виду вообще. Это совершенно… совсем не соответствует действительности, правде.
Мэр активно кивает, чуть ли рукой на меня не показывая.
— Все правильно, оговорка практически. Да никто такого в жизни не подумает. И двигаемся дальше, мы же сегодня столько обговорили хорошо.
Секретарь смотрит на того, как на идиота. Консультанты подхватывают поворот беседы, распыляясь миролюбием. Егор Лин вздыхает.
Алиса все это время смотрит в стол ничего не выражающим взглядом. Затем проверяет телефон и добродушно кивает Вите, который к ней за пустяком обращается.
Я держу руки на ногах под столом. Потому что не уверен, что я контролирую их. Что они вдруг в тряске не задрифтуют.
— Я хочу подчеркнуть, — хрипло завожу я опять, — что я не имел это в виду. Алиса, я извиняюсь перед тобой. Я… я говорил по ошибке, Алиса.
Она неопределенно кивает, а в глаза все равно не смотрит.
— Хорошо, — мягко и тихо говорит. — Реально нужно двигаться дальше, чтобы не затягивать. Бараны сами себя не спасут. Тут, кстати, в соседнем поселке тоже есть зоопарк.
Все смеются, кроме меня.
Я в оцепенении сижу до конца собрания.
Провожаю ее взглядом, когда Алиса первой поднимается и говорит, что сегодня раньше уйдет. Мира Никоновна попросила помочь. Не могу оторваться от наблюдения, как она огибает стол и направляется к двери.
Срываюсь за ней, наплевав на все и всех.
Нагоняю в коридоре. Алиса лишь шаг ускоряет, когда пытаюсь поравняться. Она все еще бледная, и меня кроет от того, насколько мне это не нравится.
— Остановись, поговорить надо.
— Кому? — недоуменно смотрит на меня.
— Кому что?
Заворачиваем к выходу, и я снова спиной вперед иду.
— Кому надо?
— Дай мне минуты три, — цежу сквозь зубы. — Остановись, ну.
Шагает и смотрит прямо перед собой, ремешок сумки сжимает. Блядь, хочу время вернуть обратно. Любой ценой. Любым способом.
На крыльце Алиса разворачивается, и отходит в сторону от лестницы. Замирает, демонстрируя готовность выслушать.
А я… я не знаю с чего начать. Что говорить. И как. Не хочу даже вспоминать тот момент, когда понял произнесенное… Мне никогда не стоило это вякать еще и при всех. При других. Я оскорбил ее. Если бы кто-то другой там назвал ее так, я бы бросился на него.
— Я извинился, потому что я реально загнался. Сколько раз еще сказать надо. Послушай… я никогда вообще не думал даже так.
Никогда не верил в необходимость извинений. Мне лично все равно было, извиняется ли кто-то перед мной или нет. Теперь, больше всего на свете, хочу, чтобы сработало. Не знаю как по-другому сделать. Как загладить прямо сейчас.
— Как можно сказать то, чего не думаешь? — с легкой улыбкой говорит она. Будто ей любопытно. Но в глазах напряжения скрыть не может. И чего-то еще…
В момент, когда разгадаю что именно, наверно — все. Удавка затянется. И вниз тогда только.
— Можно. Когда выходишь из себя. Я вышел из себя. Это тебя прямо не касается.
— Ты назвал меня бесполезной сукой, а меня это не касается? — усмехается она. И в сторону голову поворачивает, покачивая.
Я… не хочу слышать это слово больше. Ближайший год как минимум, во всяком случае.
— Алиса, слушай меня. Можешь не верить, сколько угодно, но я ляпнул это по ошибке.
— Зачем тебе это? — кивает она мне снизу вверх.
— Зачем что?
— Извинения, убеждения, верю я, не верю я… Вон все тебе поверили и забыли. Ну, сказал грубость. Слушай, я пойду, потому что спешу.
— Я, — выдавливаю с такой силой, что Алиса останавливается, — не хотел сделать тебе неприятно.
— Но ты постоянно делаешь мне неприятно, — смеется она, но невесело. — Бога ради, забудь об этом. Не ты первый назвал меня в жизни сукой, — она даже улыбается мне.
— Но в машине тебе было приятно, — слова вырываются раньше, чем фильтрую их.
Она опускает глаза, и я отслеживаю как движется ее горло под кожей.
Поднимаю руку, чтобы… чтобы…
— Это неважно, — еле слышно говорит Алиса.
Да, потому что откатила поправку свою. Потому что вообще согласилась, лишь бы условие выполнить. Не согласилась даже. Просто разрешила.
— Было приятно или нет?
— Ты не сможешь вечно издеваться надо мной так. Придется что-то новое придумать.
— Ч-что? — заикаюсь, как в последний раз заикался тридцать лет тому назад. — Че? Что еще за «издеваться»? В чем? В том, что… Ты думаешь, это игра какая-то в песочнице?
— Да, я думаю, что человек угрожавший мне тем, что он выиграет, а я проиграю, воспринимает все это как игру. А я нет.
Она сбегает по ступеням вниз, потряхивая волосами. Смотрю отупело вслед, пока Егор Лин не проходит мимо.
— Чувак, что ты творишь? — по слогам выдает. И смотрит на меня почему-то едва ли не жалостливо.
Он пятится, когда говорит. А потом возвращается к нормальному ходу, даже не дожидаясь ответа.
Глава 13 АЛИСА
Пересчитываю деньги в третий раз.
Даже мелочь, что вытряхиваю из сумок и машины.
Нужен очень строгий бюджет на ближайшую неделю так точно.
Хорошо, что взяла кольцо с мелким бриллиантом — по дешевке быстро его продам скупщикам, если совсем уже еды не будет. Не хочу у Марины опять одалживать, только отдала два месяца тому назад.
Может, продать Ниссан прямо отсюда?
Нет, не прокатит, и не хочу, чтобы кто-то здесь узнал про мое положение.
Особенно, когда Кулаков все еще здесь.
Не знаю, почему, но умру от стыда, если узнает. Не потому что безденежье — стыдно, а потому что я не работаю и денег не зарабатываю. Он от счастья лопнет, когда найдет подтверждение своему «разбалованная девка».
Ну, может не умру.
Точнее, не от этого.
А от того… если он узнает, как… мое тело мечтает о нем.
Больше никогда и ни за что в жизни.
Даже намека на прикосновение.
От него. Кулак совершенно правильно выбрал стратегию уничтожения. Я не знаю, как он это делает, но — Господи! — вспоминать стыдно! Я у него на коленях извивалась, как умалишенная, и чуть в желе не превратилась.
Наверно, хорошая ржачная история ему для дружбанов в сауне. Знаете, пустоголовую Алису Чернышевскую, что по всему городу и окрестностям носится с инициативами? А она мне дала себя облапать и с руки ела через две минуты.
Я ничего против легкого драйвового секса не имею. Любого вида. На одну ночь или хоть на час один.
Но только не с ним.
С кем угодно, но не с Кулаковым.
У моего сердца эластичности не хватит. Василию лишь бы выскочку на место поставить.
Когда же он наконец-то уберется отсюда. Вчера он давал показания начальнику полиции соседнего поселка, потому что в Васильках нет своего участка. По поводу обстрела того странного. Говорят, он добровольно с правоохранительными органами беседовать согласился.
Так это стало хоть одним днем передышки.
Без душного «конференц-зала», где он обычно сидит в метре от меня, а моя кожа этого не понимает — она думает, что он совсем рядом. То в озноб, то в жар. Она под его голос уже дрессированная. Если Кулак совсем низами говорит, мгновенно единым оголенным нервом обращается. Каждый звук ласкает и боль причиняет. Одновременно.
